Порой любопытно, как переломные эпохи порождают культурные артефакты, способные выйти за текущую повестку дня и вызвать интерес, спустя десятилетия после своего возникновения. Период конца 80-х – начала 90-х породил в нашей стране множество подобного рода вещей, о которых сегодня редко вспоминают. А зря… К таким относится и фильм «День гнева» (1985), один из малочисленных представителей советской кинофантастики и даже жанра ужасов… При этом, естественно, не стоит ждать каких-то эффектных кошмаров: атмосфера тревоги умело и постепенно нагнетается актёрским мастерством, работой звукорежиссёра и оператора.
Действие кино, снятого по мотивам одноимённого рассказа Севера Гансовского, происходит в наши (в смысле тогдашние) дни в некоей неназванной западной стране. Известный режиссёр-документалист (Юозас Будрайтис) намерен снять новый фильм, для чего отправляется в закрытый природный заповедник, изолированный от остального мира не только непреодолимыми географическими границами, но и, как выясняется, особым негласным надзором неких государственных ведомств. Получив в качестве проводника неразговорчивого и хмурого типа (Алексей Петренко), кинематографист путешествует по таинственной территории, любуясь видами действительно прекрасной природы (снимали, насколько, я понял в Крыму) и встречая забито-запуганных местных крестьян, чьи дети демонстрируют подозрительно высокий уровень интеллекта и физической силы. Вскоре выясняется, что запретной долине есть кто-то ещё, кто-то разумный, но обладающий отнюдь нечеловеческой природой…
Постепенно перед героем Будрайтиса открывается картина масштабного и дерзкого заговора, чья цель – эксперименты по созданию «человека нового типа», а закрытый заповедник – лишь полигон для экспериментов, причём один из многих других («здесь – лишь хвост змеи, а голова, она в вашем мире»)… Некий гениальный учёный решил дать человеку возможность перейти на «новую ступень развития», наделив разумом животных – медведей. Те в свою очередь взялись за преображение в сверхчеловека детей. В итоге и те, и другие обладают как нечеловеческой физической силой, так и потрясающими способностями, составляя своего рода единый феномен, симбиоз, новый этап эволюции…
Интересно, что именно обращение к архаике – образ медведя – становится импульсом к преображению (пусть и в результате научных экспериментов) современного, топчущегося на месте, если не деградирующего человечества. Местные крестьяне боятся не сколько приходящих с гор и лесов «разумных медведей», сколько отчуждения от их среды нового типа людей. Юноши, наделённые сверхспособностями, — то, что приходит им на смену. «Будущее выбирает нас, а не мы его».
При этом, архаический образ удивительно совпадает с реалиями древности. Вспомним, культовые мужские союзы различных индоевропейских народов. Юноши уходили в леса, чтобы проходить воинские мужские инициации, вместе со своими наставниками – «хозяевами леса» — носили звериные маски, через интеграцию человеческого и дочеловеческого начала, обретая в себе невиданные ранее способности. Вспомним, например, легендарных скандинавских берсерков, одетых в звериные – волчьи и медвежьи – шкуры и демонстрировавших настоящие чудеса в бою…
Даже кино намекает на элемент культовости в сообществе «людей нового типа». Как говорит герой Петренко своему визави: «Этот учёный, он для них бог!» Наука и культ, таким образом, идут рука об руку, в дерзком эксперименте по преображению человека и всего общества…
И не зря в фильме звучат апокалиптические нотки. Герой Петренко провозглашает: «Ещё древние говорили: «Ибо придут дни, и вы скажете: блаженно чрево, которое не зачало, и груди, которые не дали молока». Иногда мне кажется, что такие дни уже наступили». Кого он имеет ввиду? «Чудовищ» гениального учёного? Или современное «ветхое человечество»?
